«История реальная и вымышленная. Механизмы формирования образов»

Известный французский поэт и замечательный автор множества афоризмов Поль Валери высказывал в своё время удивительные мысли:

«История — это самый опасный продукт, выработанный химией интеллекта. Ее свойства хорошо известны. Она заставляет мечтать, она опьяняет народы, порождает у них ложные воспоминания, растравляет их старые раны, мучает их во время отдыха, вызывает у них манию величия и манию преследования и делает нации желчными, высокомерными, нетерпимыми и тщеславными».

Здесь сидят профессиональные историки. Мне немножко неудобно зачитывать перед ними эти слова, но это действительно так. Речь здесь идёт о ложной истории, об истории, в которой нет правды. Ещё Цицерон говорил о том, что первый закон истории состоит в том, чтобы бояться какой бы то ни было лжи, и затем — не бояться какой бы то ни было правды. Если мы соблюдаем это, пытаемся изо всех наших сил придерживаться правды, какая бы она ни была, то тогда наши занятия историей могут принести громадную пользу.

История — это не школьная учительница, а надзирательница, которая не задаёт уроки, а жёстко спрашивает за их незнание. Я своими словами передаю слова Ключевского. И всякий раз, когда об истории говорят не то, что было на самом деле, это, конечно же, большой грех. По-настоящему большой грех. Был такой английский режиссёр Кен Лох, малоизвестный, но очень шумный в своё время, троцкист. Увлекаясь историей, он говорил вот что: «Важно, чтобы история писалась нами, потому что тот, кто пишет историю, контролирует настоящее». Это циничные, но очень правильные слова. Я бы добавил ещё, что тот, кто пишет историю, формирует будущее. И мне бы и хотелось сегодня поговорить о том, насколько важно нам самим разбираться в том, что нам предлагают в качестве нашей истории, в том числе отечественной.

Ещё перед тем как прийти сюда, мы с моим спутником говорили о том, что наш народ очень доверчив. Доверчив даже до степени инфантилизма. Когда совершилась революция 1917 года, февральский переворот, то Морис Палеолог, который был послом Франции в России, тогда созерцал всё то, что происходило в столице. Он видел просто безумие, когда в Петрограде, который был самой сытой столицей, случилась в каком-то смысле революция сытых. Петроград был самый сытый среди всех других воюющих столиц. Голодала Вена, голодал Берлин, в Англии были карточки, во Франции, как мы читаем у Хемингуэя, тоже были проблемы с продуктами. В Турции было то же самое, а в России были карточки всего лишь на сахар, потому что гнали самогон, и продажу сахара ограничивали. Но все остальное свободно продавалось. Хотя лимоны подорожали. Я слышал, здесь есть журналист газеты «Коммерсант». Так вот, газета «Коммерсантъ» в 1917 году писала: какой ужас, лимоны подорожали, ананасов практически нет. То есть они есть, но их мало. Действительно, ужас.

И вот, в этом сытом городе 23 февраля (8 марта по новому стилю) шли женщины и дети по улицам и громили полные хлеба булочные. Да, чёрный хлеб на какое-то время пропал, потом генерал Хабалов, военный комендант Петрограда, пополнил из запасов чёрный хлеб, но белого было вдоволь. Но люди шли и громили булочные, потому что им сказали: «Хлеба нет». И вот Морис Палеолог сказал удивительные слова: «Я не знаю в мире другого народа, столь внушаемого и доверчивого, как народ русский».

Поэтому у нас, при нашем некоем инфантилизме и нашем подростковом негативизме, необычайно важно самим доискиваться до правды нашей истории. Особым образом формируют историю (а значит, и наше настоящее и будущее) художники. И с них поэтому спрос. Все знают слова «поэт в России больше, чем поэт». «Творец» — иногда высокопарно называют художника, но ведь это действительно так! Художник, поэт, кинематографист творят образ настоящего и образ будущего, которые воспринимаются этим самым доверчивым, по словам Палеолога, народом в мире. Ответственность тут громадная. Конечно, творчество — это высокий Божественный дар.

Все православные христиане, сидящие здесь, знают начальные слова Символа веры: «Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли». А в греческом языке это звучит немножко по-другому. Творец — это поэт по-гречески, и в этом языке эти слова звучат так: «Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Поэта неба и земли».

Удивительные слова... С поэта поэтому больший спрос. И поэтому мы, несмотря ни на какие заслуги, чины, звания и уважение, всё же должны доискиваться до правды, в том числе в словах тех, кому особым образом доверяет наш народ, — художников.

Недавно в журнале «Звезда», а затем на сайте «Эхо Москвы» было опубликовано интервью известного режиссёра Александра Николаевича Сокурова, где он значительное место уделил истории Церкви. Я бы не стал комментировать, а тем более дискутировать на темы, предлагаемые Александром Николаевичем, но всё же считаю это необходимым сделать, потому что это касается особого периода в истории нашей страны и в истории Церкви. Скажу сразу, я очень позитивно отношусь к критике Церкви. Считаю, что даже несправедливая, с моей точки зрения, критика всё равно полезна и важна. Она всегда бодрит, даёт возможность посмотреть на себя без умиления и критически. Я никогда, ни разу не пытался оспаривать какую-либо критику в сторону Церкви. Любая критика, повторяю ещё раз, полезна.

Но когда утверждения касаются уже не нас, сегодняшних, ситуация уже другая. Нас можно критиковать сколько угодно. Мы действительно бываем разными, в том числе не соответствующими высокому призванию священника. Мы выслушиваем это со смирением и с пониманием того, что пусть не в таких в огромных масштабах, но основания для такой критики всё-таки есть. Но когда речь идёт о нашей истории, тем более об истории столетней давности, когда Русская Церковь дала целый сонм новомучеников, причем не только России и не только Русской Церкви, но всему христианскому миру, — тогда трактовка этих событий совершенно особая. Вот здесь, как мне кажется, надо постараться расставить точки над i.

Вот что говорит в своём интервью Александр Николаевич Сокуров. Вот как он формирует образ Церкви тогдашней, а мы уже в своём сознании проецируем её вообще на Церковь, на Церковь сегодняшнюю и на Церковь будущего, будущих времён.

Итак, большая цитата из интервью:

«В Российской империи Церкви вообще ничего не принадлежало. Всё было собственностью государства. Вы, наверное, обращали внимание на заброшенные, но не разрушенные церкви во многих сёлах, малых городах. Таких по всей стране огромное количество. Когда-то богатый селянин или помещик построил церковь за свой счёт и сдал её «на баланс государства». Изредка храмы строились на государственные деньги. Церковь оформлялась как приход, и священнику назначалась зарплата из госбюджета. Строились такие церкви почти всегда на частные деньги.

Как только начались революционные события, и большевики захватили банки, они первым делом отделили церковь от государства. Денег и без того было мало. И священники перестали получать зарплату. Помыкавшись месяц-другой, они забирали свои семьи, закрывали храмы и уезжали в города. Занимались торговлей, устраивались на работу. А храм оставался на разграбление селу. У народа не было особого отношения к храмам. Их разбирали, грабили, жгли. К слову, о нашем обществе: люди, которые молились, умилялись, плакали перед иконами, лбы разбивали, отмечали религиозные праздники — позже ходили и грабили это всё, жгли, воровали, загаживали. Тот же самый народ. Потом советская власть приспосабливала некоторые из храмов для своих нужд. Большевики взрывали только крупные, знаковые церкви.

Поэтому разговоры о том, что мы возвращаем Церкви то, что ей принадлежит, — далеки от правды. У Церкви не было своего имущества. Когда началась революция 1917 года, миллионы людей обрушились на Церковь, потому что в глазах православных людей Церковь и николаевская Россия были одним целым. Священный Синод участвовал в управлении страной, благословил вступление России в Первую мировую войну, благословлял расстрелы рабочих, когда начались первые бунты в Сибири, и так далее. Священный Синод ни разу не заявлял, что убивать нельзя и надо поступить по-христиански. Поэтому в представлении населения это была одна, попросту говоря, компания. Поэтому в течение нескольких месяцев продолжалось «триумфальное шествие советской власти». Страна полностью отошла от монархического режима. Церковь, которая могла бы быть посредником в гражданской войне, — им не стала».

Оставим пока в покое вопрос о зарплатах священников, хотя он здесь стоит на одном из первых мест. Об этом мы ещё потом скажем. Вернёмся к главному. Александр Николаевич утверждает, что храмы закрывались, священники удалялись в города, а церкви рушились самими крестьянами. Но дело в том, что деревенские церкви, как правило, строились самой же крестьянской общиной. Действительно, иногда их строили помещики, но в основном, в подавляющем большинстве, церкви в деревнях строились общинами, в которую входил и сам священник. И принадлежала эта общинная церковь не государству, а общине. Была так называемая церковная собственность, о которой мы специально скажем. И, конечно, никакому государству эти церкви не принадлежали.

Как храмы разоряли? Действительно, были случаи, когда крестьяне, особенно самая беднота, люмпены, участвовали в разрушении храмов. Но и это было нетипично. Вот несколько примеров, как их грабили:

«Забравшись в храм под предводительством Дыбенки, красноармейцы вместе с приехавшими с ними любовницами ходили по храму в шапках, курили, ругали скверно-матерно Иисуса Христа и Матерь Божию, похитили антиминс, занавес от Царских врат, разорвав его на части, церковные одежды, подризники, платки для утирания губ причащающихся, опрокинули Престол, пронзили штыком икону Спасителя. После ухода бесчинствовавшего отряда в одном из притворов храма были обнаружены экскременты».

Это Юг России, из отчёта особой комиссии при генерале Деникине, 1919-й год. А вот север России, Печёрский край. Командующий Печёрским краем у красных доносил, что

«священник Спасский произносит проповеди против Советской власти, называя ее властью грабительской. Арестовав священника Спасского, я с отрядом отправился далее. В пути был произведен допрос священнику Спасскому, который подтвердил свое выступление в церкви, но уклонился и сказал, что это только было сказано по отношению местного Усть-Немского волостного совета. Заседание совместно с членами Усть-Сысольской Чрезвычайной комиссии решило: приговорить священника Спасского к расстрелу, каковое постановление и было немедленно приведено в исполнение».

Местные крестьяне рассказали дочери о. Димитрия о его последних днях:

«Они (красноармейцы — ред.) все время били его нагайками. И пока везли на пароходе, все время били за то, что он не отрекся от веры Христовой, а их называл слугами сатаны. Пароход остановили под утро на безлюдном месте. На опушке леса велели батюшке выкопать себе могилу. Да, видать, не глубоко смог он выкопать... Когда расстреляли его и забросали песком яму, дождь, ливший целый день, размыл песок, и кисть руки его торчала из могилы, как будто и мертвый он проклинал их».

Таких примеров, к нашему ужасу, можно привести множество, все это творил наш народ. Но совсем не те самые крестьяне, о которых пишет Александр Николаевич. Люмпен-пролетариат крестьянский — да, отчасти, но только отчасти. 27 сентября 1918 года при занятии Печёрского уезда арестовали настоятеля Никольского собора отца Анфала Суровцева. Как писали архангельские газеты,

«настоятель Усть-Цилемского собора отец Анфал Суровцев претерпел от большевиков мученическую смерть: захваченному в конце сентября отцу Анфалу Суровцеву сначала причинили невыразимые страдания, так как целых 10 дней его били нещадно плетьми, потом постепенно отрезали нос, уши, вырвали язык, застрелили на борту парохода и сбросили в реку».

А в рапорте о жертвах красного террора среди лиц духовного звания Печорского уезда настоятеля Усть-Цилемского соборного прихода отца Иоанна Серебренникова, например, говорится, что

«священник Бакуринского прихода на Печоре отец Иосиф Распутин был схвачен красноармейцами, увезен в Ижму и там, привязанный к телеграфному столбу, — расстрелян. Несмотря на мольбы жителей, его не дозволили похоронить. Труп священника был обглодан собаками. О. Иосиф прослужил в этом приходе 23 года, за мягкость и кротость характера был особенно уважаем прихожанами...»

А может быть, в родной для Александра Николаевича Сибири всё было как-то по-другому? Нет, всё было то же самое. По воспоминаниям игумена Евгения Краснопёрова, бывшего насельника Вознесенского монастыря, во время революции на территории храма за один раз было расстреляно 30 монахов. Сами большевики пишут в своих сводках, что реквизиция храмов осуществлялась без всяких законных мотивов. Рассмотрение вопросов, связанных с открытием и закрытием храмов, было в функции райисполкомов и горсоветов. О том, как происходили закрытия храмов, можно узнать из заявления верующих граждан села Введенщина Иркутского района, направленного в Иркутский горсовет:

«1/IV-35 года нашим сельским активом от граждан села Введенщина было созвано общее собрание граждан села, на котором стоял вопрос о закрытии местной церкви. Собрание протекало в извращенном виде, т.е. молящимся не давали выступить, а которые выступали, были всяко осмеяны сельским активом. Собрание умышленно было затянуто до 12 часов ночи, когда большинство граждан разошлись по домам, тогда они поставили вопрос на голосование. Голосование проходило также в явно извращенном виде, т.е. при подсчете голосов голоса верующих умышленно пропускали, и в результате такого голосования они постановили закрыть церковь. Мы, молящиеся граждане села, считаем, что собрание проходило в извращенном виде, просим Вас назначить вторичное собрание и прислать своего представителя. Или разрешить, чтобы открыть церковь. Просим не отказать нашей просьбе».

Очень странно выглядит ещё одно утверждение Александра Николаевича Сокурова о том, что большевики взрывали только крупные, знаковые церкви. Это было совершенно не так. Например, в трёх районах Владимирской области было взорвано и разрушено 110 сельских храмов. А вообще из нескольких десятков тысяч разрушенных дореволюционных храмов большая часть были именно сельскими. Поэтому заявление о том, что большевики взрывали только крупные, знаковые храмы, просто совершенно нелепо.

Репрессиям в 1920-30-е годы было подвергнуто более 200 церковнослужителей родной для Александра Николаевича Иркутской области. И это люди, которые как раз не ушли из своих храмов, а оставались там до конца, до расстрела. Апогей террора пришелся на 1937–1938 годы, когда был расстрелян каждый второй священнослужитель в Иркутской области. И эти священники до тюрьмы, до пыток и смерти оставались верующими людьми. Да, некоторые оставляли служение, но просто потому, что негде было уже служить. Вот пример протоиерея Михаила Окоповича. ОГПУ не раз вызывало его, предлагая оставить сан и стать осведомителем. Он категорически отказывался от этого. В 1925 году его арестовали, приговорили к трём годам в Соловках. В 1933 году последовал новый срок — 10 лет. В 1938 году его судили ещё раз и расстреляли в Соловках.

Читать далее: http://www.pravoslavie.ru/104899.html