641
1
М.: ЭКСМО, 2015
«Шлем ужаса» считается пьесой, но написан в форме чата, здесь нет никакого авторского текста, только реплики общающихся по локальной сети пользователей с никами авторов. То есть — сплошняком прямая речь, это и роднит данное произведение с пьесами, но в отличие от них, в «Шлеме» нет даже ремарок с описанием обстановки или характеристикой персонажей.
«Шлем ужаса» считается пьесой, но написан в форме чата, здесь нет никакого авторского текста, только реплики общающихся по локальной сети пользователей с никами авторов. То есть — сплошняком прямая речь, это и роднит данное произведение с пьесами, но в отличие от них, в «Шлеме» нет даже ремарок с описанием обстановки или характеристикой персонажей.
О себе каждый персонаж рассказывает сам, и читателю остаётся самому решать (как и собеседникам рассказчика), верить ему или нет.
В принципе, уже можно вести речь отдельно о подобном литературном жанре (или поджанре), который условно назовём «чат». До книги Пелевина я читал ещё одно произведение, целиком состоящее из прямой речи – это роман «Очередь» Сорокина, написанный ещё в 1983 году. В нём персонажей вообще не было, вернее был один – безликая очередь, а сам текст складывался из обрывков разговоров, краем уха услышанных фраз, ругани, междометий и восклицаний, произносимых стоящими людьми в очереди. Интересно, что в 2008-м Владимир Георгиевич написал некое подобие ремейка этого своего романа – одноимённый рассказ, вошедший в сборник «Сахарный Кремль». Но обе «Очереди» предполагают, что прямая речь произносится персонажами, а «Шлем ужаса» изначально произведение текстовое, поскольку чат (во всяком случае, так было во время написания, в 2005-м) не предполагает звучания (что, впрочем, не помешало выпустить шикарную аудиокнигу-спектакль, в котором заняты актёры и различные медийные личности: Леонид Володарский, Мария Голубкина, Алексей Колган, Сергей Фролов, Рафаэль Сафин, Тина Канделаки, Юлия Рутберг, Николай Фоменко, Александр Ф. Скляр). Позднее, кстати, появился ещё один рассказ-чат «В хорошие руки» (2009), написанный Анной Старобинец. Это всё к вопросу о жанре, возвращаемся к «Шлему».
В принципе, уже можно вести речь отдельно о подобном литературном жанре (или поджанре), который условно назовём «чат». До книги Пелевина я читал ещё одно произведение, целиком состоящее из прямой речи – это роман «Очередь» Сорокина, написанный ещё в 1983 году. В нём персонажей вообще не было, вернее был один – безликая очередь, а сам текст складывался из обрывков разговоров, краем уха услышанных фраз, ругани, междометий и восклицаний, произносимых стоящими людьми в очереди. Интересно, что в 2008-м Владимир Георгиевич написал некое подобие ремейка этого своего романа – одноимённый рассказ, вошедший в сборник «Сахарный Кремль». Но обе «Очереди» предполагают, что прямая речь произносится персонажами, а «Шлем ужаса» изначально произведение текстовое, поскольку чат (во всяком случае, так было во время написания, в 2005-м) не предполагает звучания (что, впрочем, не помешало выпустить шикарную аудиокнигу-спектакль, в котором заняты актёры и различные медийные личности: Леонид Володарский, Мария Голубкина, Алексей Колган, Сергей Фролов, Рафаэль Сафин, Тина Канделаки, Юлия Рутберг, Николай Фоменко, Александр Ф. Скляр). Позднее, кстати, появился ещё один рассказ-чат «В хорошие руки» (2009), написанный Анной Старобинец. Это всё к вопросу о жанре, возвращаемся к «Шлему».
Для узнаваемости и привлечения внимания я слямзил заголовок для отзыва у Роберта Асприна, хотя было бы более точным обозвать данный текст «Ещё одна великолепная интерпретация известного мифа». Но и это не совсем точно, поскольку Пелевин, несмотря на то, что действительно своеобразно интерпретировал древнегреческий миф о Минотавре, но не сделал эту интерпретацию в прямом смысле новой и оригинальной. Рассказал он Тесее-Ариадно-Минотаврическую историю, конечно, очень по-своему, но необычным это будет только для тех, кто не знаком с творчеством Виктора Олеговича, для поклонников писателя данная пьеса является всего лишь ещё одним кирпичиком (далеко не самым значимым и внушительным) в великой пелевинской стене, отгораживающей реальность от её собственного отсутствия.
Взаимно скрывающееся друг в друге Ничто (находящееся везде) и Всё (берущееся из ниоткуда), Никогда и Всегда, Нигде и Везде – это можно назвать основным метафизическим дискурсом всех произведений Виктора Олеговича. В каких-то его книгах рассуждений на эту тему больше, в каких-то – меньше, но всегда они лишь оттеняют сюжет, являясь фоном, на котором и рисуется полотно. В «Шлеме ужаса» кроме этих рассуждений нет больше ничего, разложившись на девять фейков, пустота рассуждает сама с собой о своей собственной природе, не давая при этом себе осознать свою суть, чтобы не стать великим ничто.
Надо отметить, что на протяжении всего творчества Пелевин подобным образом сохраняет существующую реальность от исчезновения: повествует о пустоте, которая маскируется реальностью. Дело в том, что облечённая в форму художественного произведения информация уже изначально является предположительно ложной, имеющей вымышленную природу. Вселенная, внимающая данному сакральному тексту миллионоглазым читателем, не может поверить до конца в истинность прочитанного; потому и существует, до сих пор не исчезая, призрачный мир — лабиринт мыслительных конструктов, облечённый в мираж физической реальности.
Закончу фразой Ариадны, начавшей ею чат: «Построю лабиринт, в котором смогу затеряться с тем, кто захочет меня найти – кто это сказал и о чём?»
Взаимно скрывающееся друг в друге Ничто (находящееся везде) и Всё (берущееся из ниоткуда), Никогда и Всегда, Нигде и Везде – это можно назвать основным метафизическим дискурсом всех произведений Виктора Олеговича. В каких-то его книгах рассуждений на эту тему больше, в каких-то – меньше, но всегда они лишь оттеняют сюжет, являясь фоном, на котором и рисуется полотно. В «Шлеме ужаса» кроме этих рассуждений нет больше ничего, разложившись на девять фейков, пустота рассуждает сама с собой о своей собственной природе, не давая при этом себе осознать свою суть, чтобы не стать великим ничто.
Надо отметить, что на протяжении всего творчества Пелевин подобным образом сохраняет существующую реальность от исчезновения: повествует о пустоте, которая маскируется реальностью. Дело в том, что облечённая в форму художественного произведения информация уже изначально является предположительно ложной, имеющей вымышленную природу. Вселенная, внимающая данному сакральному тексту миллионоглазым читателем, не может поверить до конца в истинность прочитанного; потому и существует, до сих пор не исчезая, призрачный мир — лабиринт мыслительных конструктов, облечённый в мираж физической реальности.
Закончу фразой Ариадны, начавшей ею чат: «Построю лабиринт, в котором смогу затеряться с тем, кто захочет меня найти – кто это сказал и о чём?»
Источник:
Ссылки по теме:
- "Войну и мир" теперь проходят с ясельного возраста
- Этот парикмахер стрижёт детей бесплатно. Но при одном условии
- Что почитать: 10 книжных новинок этого лета
- 11 недавно изданных книг, которые должна прочесть каждая женщина
- Бесплатный проезд для тех, кто читает книги
Новости партнёров
реклама
