Еврейский солдат вермахта. Рассказ о судьбе Якова Ингермана !!!

Война застала его в украинской Шепетовке, где молодой учитель едва начал работать в школе. Мобилизованный, он отступал вместе с армией, пока не был ранен и не оказался в ростовском госпитале. Там к нему обратился офицер советской разведки с предложением после выписки пройти курс в диверсионной спецшколе !!!

– Нас пекли как блины, – вспоминает Яков Ингерман в своей небольшой, но уютной квартире в престижном районе северного Тель-Авива. – Курс занимал всего несколько месяцев. При этом никто не знал, какое конкретно задание и где он будет выполнять. Никаких подробных "легенд" не разрабатывалось. Нас готовили для диверсионной работы в тылу немцев. И вдруг по завершении курса мне, как и другим, выдали конверт, где было указано задание и место заброски. Я чуть не упал в обморок от неожиданности. Командование направляло меня за линию фронта в район Таганрога с целью внедриться в фашистскую армию.

Была "явка" – якобы дальние родственники – и история о том, что, мол, моя мать немка, а отец – репрессированный коммунистами казак. Отсюда и хорошее знание немецкого языка, и ненависть к режиму. На самом деле немецкий я действительно знал хорошо,вырос в среде идиша и немецких поселенцев– соседей в Молдове, затем серьезно учил его.

Но одно дело – партизанская и подпольная работа, а другое – хоть и голубоглазый, но тем не менее чистокровный, да еще обрезанный еврей. Цель заброски – вермахт – показалась мне самоубийственной. Командир, услышав мои доводы, только махнул рукой: мол, двум смертям не бывать...

Так летом 1942 года Якова Ингермана и еще одного выпускника разведкурсов забросили в тыл врага. У каждого было свое задание, но так случилось, что судьба через какое-то время трагически свела их вместе. Для начала Ингерман обосновался у якобы дедушки, оставленного для подпольной работы.

Оглядевшись, он однажды подошел к немецким солдатам и попросил у них почитать газету на немецком языке. Слово за слово – и вскоре Якова пригласили работать переводчиком. Это был первый шаг к выполнению задания.

Еще через какое-то время его, как переводчика, востребовало местное гестапо.

И именно там он вновь встретился с товарищем по заброске.

Захваченный в плен разведчик был так избит, что не мог говорить, но показал, что узнал Якова.

И не выдал. Вскоре его расстреляли.

Ингерман между тем продвинулся до настоящей военной службы. Разбитного молодого парня, "фольксдойче", взяли во вспомогательную строительную часть, с которой он пошел на восток, оставаясь переводчиком и старательно избегая совместных бань.

Он настолько приглянулся командиру роты, что тот перед строем объявил о намерении после войны забрать парня в свою семью и считать его приемным сыном.

Яков же тем временем связывался с подпольем, передавал информацию, документы, а по случаю – и оружие.

– Меня все время мучила одна и та же мысль: что я делаю здесь, рядом с врагом. На фронте люди гибнут. А я что-то передаю, какую-то мелочь. Мне казалось, что я слишком мало делаю для Родины. Но Центр запретил мне даже думать об уходе к партизанам.

Его часть ремонтировала линии электропередачи и водопроводы, несколько раз их привлекали к охране советских военнопленных, но фронт был где-то далеко.

В 1943 году он стал отступать почти тем же путем, как отступал вместе с Советской армией в сорок первом. И везде были связи с подпольщиками, перед которыми Яков всегда представлялся как просто "друг".

– Была еще одна проблема, о которой я не забывал никогда. Меня забросили в тыл к немцам, не подумав, что я – обрезанный.Что только не пришлось придумывать, чтобы не оказаться в бане или раздетым вместе с другими солдатами.

– А медицинский осмотр? Или его не было в полевых условиях?

– Было... Но я подружился с нашим врачом,заскакивал к нему, болтали обо всем, на здоровье не жаловался и как-то "проскакивал" формальности. Обрезанный солдат гитлеровской армии – это было невозможно...

Сейчас он осознает, что далеко не всегда был осторожен, и потому верит в ангела-хранителя. Но признает, что тогда, во время войны, ненависть почти заглушила страх.

Когда часть проезжала родную Шепетовку, Яков не выдержал и удрал в самоволку, чтобы узнать о судьбе своих родственников. – Они все погибли – сказали соседи.

А потом немецких "стройбатников" перебросили в Италию.

Яков к этому времени уже был ефрейтором, чувствовал себя уверенно, но, потеряв связь с Центром, сам вышел на местных подпольщиков. Сначала присматривался к людям, потом заговорил. И не ошибся.

Передавал оружие и информацию, однажды помог переправиться в горы группе бежавших советских военнопленных.

И по сей день документ – благодарность от партизан-"гарибальдийцев" Ингерман считает своей самой высокой наградой.

Американцев, освободивших Италию, он встречал уже вместе с товарищами, в гражданской одежде, с оружием, трехцветной национальной повязкой на рукаве и с молодой женой, дочерью итальянской графини Ольги Марино, которая участвовала в Сопротивлении и прятала партизан.

В то время в Италии были очень сильны коммунисты, Советский Союз уважали, и Яков не чувствовал себя чужим, хотя и хотел вернуться на Родину.

После победы он вместе с женой направился в Милан, узнав, что там открылась советская миссия. Они хотели вместе вернуться в СССР.

Но тут произошла удивительная встреча, которая вновь в корне изменила его судьбу.

Молодые решили добираться в Милан через Венецию. Просто чтобы по дороге посмотреть этот город. И вдруг на улице Яков увидел группу молодых парней в английской военной форме с еврейскими шестиконечными звездами. Он не смог пройти мимо.

Это были солдаты Еврейской бригады, сформированной в Палестине во время войны, когда войска Роммеля рвались в Египет. Теперь эти парни занимались отправкой уцелевших евреев в будущее еврейское государство.

– Куда тебе возвращаться, – сказали они. – У тебя ни дома, ни близких. Оставайся, помоги нам. И таким, как ты. И себе.

Яков остался с ними. А вскоре вместе с женой нелегально прибыл в Палестину.

Они поселились в кибуце – сельскохозяйственной коммуне, где все работали, заменяя друг друга, ели в одной столовой, не получали зарплаты и верили в создание своего государства и... в Советский Союз.

– Мне и сейчас больно, когда я думаю о распаде СССР, – признается Яков. – Социализм – это не картошка, нельзя просто так все отбросить. Я хорошо помню, как в кибуце висели портреты Ленина и Сталина. И мы хотели построить светлое социалистическое будущее на этой земле.

Поэтому я окончил офицерские курсы и в 1948 году воевал за независимость только что провозглашенного Израиля в чине майора. Мы хотели построить справедливый и единый Израиль – как для евреев, так и для живущих на этой территории арабов. Не вышло.

Они расстались с женой. Жить и работать с утра до вечера после Италии в кибуце могли те, кому уже нечего было терять. Но неожиданно выяснилось, что его мать выжила в войне, и ему удалось переправить ее в Израиль, где она прожила до 96 лет и очень гордилась сыном.

Тем более что три десятилетия, до пенсии, Яков проработал в израильской разведке.

Чем он занимался, не говорит и сейчас. Известно лишь, что в начале шестидесятых получил награду "За вклад в укрепление безопасности страны".